За двадцать лет в Штатах Андрей успел отвыкнуть от пасторальных пейзажей малой родины своих родителей. Исконно грибоедовские «в глушь, в Саратов» замаячили на горизонте ровно месяц назад, когда кинокомпания, в которой Кузнецов работал, затеяла съемки какого-то очередного батального блокбастера о Второй Мировой.
Искать натуру в России он вызвался сам, любопытство распирало, как там теперь, в глубинке, которую Андрей помнил смутно. Деревня, в которую его привезли на несколько летних недель много-много лет назад, осталась в голове грубыми, условными мазками бледно-желтых полей, галочками крыш, вкусом земляники с молоком на языке.
Троюродная тетка Лариса изменилась до неузнаваемости, Кузнецов запомнил ее тонкой, тонкой, хрупкой и очень-очень молодой, поэтому, когда его встретила дородная женщина лет 60 немало удивился, а вот она узнала. И смеялась долго на его «потешной» речью.
Здесь отвратительно ловила сеть, поэтому о том, чтобы быть на связи 24 часа в сутки и речи быть не могло. А Кузнецов неожиданным информационным вакуумом проникся, делал зарисовки, искал нужные ракурсы, знакомился с местными. На его удачу, деревня «Надежда» оправдывала свое название, несмотря на дефолт, кризис, чудом не дошла до разрухи и запустения. И по-прежнему каждое лето жители сеяли рожь и пшеницу, золотистые поля перемежались редким полесьем.
Погода стояла жаркая, солнечная, почти безветренная, Андрей все никак не мог вспомнить нужное слово, подсказала Лариса. «Сушь», «зной».
- Андрюша, ты куда? – она не была навязчивой в своей заботе, это Кузнецов понял по тому, как выслушав ответ, тетка наскоро собирала ему что-нибудь поесть и попить, всплескивала руками, когда вечером он показывал ее небрежные штрихи домов, снимки, пересказывал идеи, половину из которых, да больше, процентов 70 все равно отметут работодатели.
- В поля. Нужно еще несколько эскизов и видеороликов, - здешнее солнце выбелило его волосы и наоборот, подкоптило кожу. Андрей стал похож на белозубого, голубоглазого, холеного молодого фермера, с упаковки какой-нибудь экологически чистой еды.
- На солнце не перегрейся, - Кузнецов опомниться не успел, как оброс бутылкой воды, завернутыми в газету бутербродами и кульком с земляникой.
- Тетя Лариса, - Андрей рассмеялся, а она всегда улыбанулась, когда он снова так не по-русски выговорил «р» в ее имени, - откормите, в салон самолета не помещусь.
Пока он дошел до середины ржаного поля, успел трижды проклясть собственную глупость – даже в светлых джинсах было просто невыносимо жарко, а белая футболка на спине насквозь промокла от пота. Хорошо хоть кремом для загара и старой широкополой соломенной шляпой удалось разжиться, иначе не смог бы так подолгу высиживать, а иной раз, выстаивать за работой.
Но зато, стоило расположиться, достать из рюкзака камеру, фотоаппарат, несколько блокнотов, коробку с карандашами и маркерами, Андрей уже не мог остановиться, с головой уходил в процесс, не замечая, ни палящего солнца, ни редких птиц, ничего.
Стрелки на часах, давно стянутых с руки из-за нагревающегося металлического браслета, и прицепленных на лямку рюкзака, показывали почти полдень, когда мелькнувшее где-то на периферии белое пятно заставило Кузнецова отвлечься от попытки поймать сеть и отправить по почте короткий кусок видео коллегам по отделу.
Она шла через рожь легкая и невесомая, в длинном белом платье из тонкого муслина, такого тонкого, что просвечивала лишенная вериг белья крепкая небольшая грудь. Золотистые стебли поднимались за ней будто бы никем не потревоженные, в то время, как на месте пути Андрея кое-где виднелись следы, прогалины, по которым легко угадывалась протоптанная мужчиной тропинка.
- Так вы и есть тот американец, о котором не судачат разве что кошки на заборах? – ей можно смело было дать и 16, и 25 и даже 30 с небольшим, голос звучал тихо, смешливо, как ручей, в котором перекатывались мелкие камушки.
Длинные волосы цвета спелой пшеницы, заплетенные в «корзиночку» вокруг головы, поддерживала синяя лента. Незнакомка сжимала в тонких изящных пальцах несколько сорванных васильков вперемежку со ржаными колосьями.
Кузнецову на секунду показалось, что перед ним предстала персонификация этой местности: зелень полесья во взгляде, синь небесная в ленте, тусклое золото полей – в волосах и цвете кожи.
